Вот говорит тебе в лицо мужчина (виртуально ли, реально ли), что, мол, забыли вы, голубушки, как это – быть женщиной. Эмансипация все мозги запудрила, а о женской сути своей и запямятовали. Ведёте себя как мужики, прости, Господи!

А я говорю, что нам никогда не дают забыть о том, какого мы пола, рода и племени. Нам регулярно напоминают о том, чем мы от мужчин отличаемся, а иногда даже настаивают, что мы «не всегда хотим, но всегда можем». Я говорю о насилии, физическом и психологическом. И чтобы ему не подвергнуться, приходится… Прикидываться мужиком?

В одном блоге я вычитала эту цитату. Привожу её дословно, сохраняя орфографию и пунктуацию.

«Я тоже знаю, что это такое. Мои подруги знают, что это такое. Насилие – физическое и сексуальное – очень распространенное явление в наших палестинах. Насилие – это взрослый дядька, отец семейства, который закрывает тебя, школьницу, в кабинете и начинает приставать, а ты просто немеешь и цепенеешь от ужаса, ведь ты просто ребенок, которого учили слушаться старших, то есть быть покорной. Трудно, невыносимо трудно бить портфелем между ног человеку, которого всегда называла по имени-отчеству.

Насилие – это мужские ладони в транспорте, жадные и беспощадные к твоему двенадцатилетию. Это водитель рейсового автобуса, пообещавший твоей маме приглядывать за тобой и высадить в деревне у бабушки, а вместо этого усмехающийся: «Поедешь со мной до конечной». Это твой бег, твой заячий страх, твое бешеное сердцебиение, твой ужас перед взрослым, непонятным миром.

Насилие – это мальчик Игорь, в которого ты влюблена и который сначала приглашает на медленный танец, а потом, уведя чуть в сторону от входа в клуб, бьет в лицо в ответ на твое испуганное «Не надо…»

Это слезы Таньки, которую не просто изнасиловали, но и раздели в парке, чтобы не убежала, – кавалер ушел за другом. Это таксист, который не выпускает тебя из машины. Это знакомый твоего бойфренда, который сначала вызывается отвезти тебя домой, а везет в итоге к себе, и ты на ходу выпрыгиваешь из машины, не соображая, как рискуешь. Это голос Юли в телефонной трубке: «Только что… Возле дома… Какой-то в шапке. Я притворилась, что мне нравится, чтобы он меня не убил. Только никому не рассказывай».

Это слова твоего друга Димы о том, как взрослый мужчина подкараулил его, мальчишку, у гаражей… Это милый интеллигентный мужчина, который от бессилия и злобы: «Ах, ты не хочешь?» – начинает тебя душить. Это начальник, который грозит увольнением, если не уступишь. Это пьяный милиционер, который, получив отставку, приходит на день рождения Светы и целится в нее из пистолета: «Бросить меня решила?»

Это десятки, сотни мужских, юношеских наглых рук, кулаков, угроз, пощечин, пинков, тычков, ударов, которые сопровождают твою юность и юность твоих подруг. И не говорите мне, что этого не существует. Не. Смейте. Мне. Это. Говорить. От страха во рту все пересыхает, вы знаете это? Вы знаете, как пугаются девочки, которые еще тем летом были просто детьми, а в это лето уже являются объектами сексуальной агрессии?

Их не учили защищаться, их только призывали молчать, когда говорят старшие. И весь их опыт, все их умение – это вот так молчать.

Причина в том, что большинство женщин знают – именно так и бывает. Мы молчим. Ни одна из изнасилованных, которых я знала, никогда не обращалась в милицию. Не говорила ничего родителям. Маскировала синяки и ссадины. Делала вид, что все в порядке. Чтобы сейчас любой дурак в ЖЖ мог с полной уверенностью сказать: «Да вы все придумываете».

В чем причина такого молчания? Дело не только в самобичевании, не только в том, что жертва преступления не доверяет профессионализму следователей. Жертва просто знает – люди, скорее всего, обвинят не истинного виновника, а ее. Почему-то им так легче. Даже самые близкие склонны думать в ключе: «Она, наверное, сама виновата. Я буду думать так, иначе у меня мозг взорвется».

Американка Элис Сиболд описала это в автобиографичном романе: «Речь шла об оружии насильника. Возможно, я сама упомянула, что полицейские нашли мои очки и его нож практически в одном месте, возле вымощенной кирпичом дорожки.

«Ты хочешь сказать, в тоннеле при нем не было ножа?» – удивился отец. «Ну да», – подтвердила я. «Не понял… Как же он умудрился тебя изнасиловать, если у него не было ножа?» Уж если отец не может сообразить, что к чему, и практически обвиняет тебя, словно ты сама хотела – «Да, да, сделай мне больно!» – быть избитой и изнасилованной, то что уж говорить о других? Понимания не жди. Жди косых взглядов, перешептываний за спиной: «Это она, та самая… Вы слышали, что с ней случилось?» – и даже издевательств.

«Изнасилованная» – это ярлык. Ты уже не та, ты пропащая, порченная, прокаженная. Вы когда-нибудь жили в общаге? Вы знаете, что там бывают изнасилования? Часто. Одинокая провинциалка, маленькая и испуганная, кому она может жаловаться? Она просто продолжает жить там, где на стенах рисуют похабные картинки, изображавшие ее с широко раздвинутыми ногами, а рядом – очередь из мужских фигур.

И еще надпись: «Ленка дает всем». И пока публика будет реагировать именно так, насилия не станет меньше. Мы просто не желаем о нем знать. А всех, кто с ним столкнулся, позорим и клеймим. Делаем больно. С большим энтузиазмом».

Нет, это всё не про меня. В шесть лет меня спас мой брат… Какой-то добрый дяденька позвал меня за гаражи, предлагая поесть конфет, а мой девятилетний братик сказал дяде, что сейчас подойдёт мама, и дядя, испугавшись, ушёл.

А когда мне было восемь, то мы с подружкой убежали от странного дяди в очках… К тому моменту родители уже провели с нами разъяснительные беседы на тему маньяков, которые любят убивать детей, заманивая их в подворотни предложениями погладить котёнка или отведать тортика. Тот мужчина, обращаясь к нам, сказал: «Девочки, хотите мороженого?», — и мы развернулись и дали дёру со всех ног.

Эта таинственная тема вызывала и у нас, малышни, бурю эмоций, завесу тайны и желание как-то что-то прояснить. В невинном детстве мы с братом раздевались и изучали друг друга, и даже трогали… Такие вот детские развлечения. Сейчас об этом как-то стыдно вспоминать.

Да и в школе интерес к вторичным половым признакам не ослабевал. Мальчишки всё время пытались как-то «потискать» или ущипнуть, так что я ходила с тяжёлой сменкой в руках и без разговоров била. Компания подростков могла подойти и спросить в лицо «девочка, а если мы тебя изнасилуем?».

В десять лет я вовремя убежала, в одиннадцать вырвалась из сильных рук, а в 12 лет, в пионерском лагере, гуляла я как-то у ограды, а за заборчиком нарисовался мужчина. Смотрю и понимаю, что у него из штанов «сосиска» торчит. «Девочка, хочешь, подойди, потрогай»… Я развернулась и побежала к пункту милиции. Мне казалось, что я кричала что есть мочи, но мне потом сказали, что бежала я молча.

В 14 плакала на похоронах зарезанной маньяком подруги…

В 15 об меня изломал все глаза на даче седатый завхоз. Долго пытался рассказывать о том, как занимаются любовью пигмеи. Слава Богу, в присутствии моей мамы клеиться не решался.

Сколько раз приходилось врать, изворачиваться, убегать, выпрыгивать из автобуса… Я очень радовалась, что не слишком красива, поэтому избежала ещё одной беды – меня никогда не пытались «снять» братки на тонированных машинах. Но всё равно, приходилось постоянно быть начеку.

В шестнадцать лет носила в кармане нож. На всякий случай. В семнадцать лет приходилось брать пистолет. Я благодарю своего ангела-хранителя, что вообще умудрилась в нашем криминальном районе дожить до взрослого состояния.

На полевой практике как-то в нашем девчачьем домике местные по пьяни взломали дверь, кинулись с ножами на девчонок. Те – бегом к нашим мальчишкам, был «махач». Я проспала практически всё это происшествие, проснулась уже к концу. Но пистолет под подушкой продолжала сжимать.

К совершеннолетию в арсенале средств самообороны уже были нож, пистолет и газовый баллончик.

Пыталась «гулять» с парнями, но становилось противно. Благодаря сексуальному просвещению я знала, что секс со случайным неопытным партнером «в кустах» не принесёт никакого удовольствия, зато проблем может добавить очень даже.

Правда, благодаря случившемуся в те поры воцерковлению я даже не рассматривала такие варианты общения с противоположным полом. Поэтому первые отношения закончились достаточно быстро – я не смогла себя пересилить и «дать» ему. А такая правильная ему нужна не была. Зачем?

Предложения разного уровня мерзости поступали регулярно, особенно когда стала более-менее прилично одеваться. Таксисты, коллеги, «нацмены» и татары, особенно старые, постоянно обращались с неприличными просьбами. Пошла на рынок за продуктами, так там прямо в лицо старый мясник предложил: «Будешь моей любовницей?» Да, в любовницы звали часто, а вот замуж – ни разу. Ни «воцерковлённые», ни светские.

Изнасилованные одноклассницы… Девочки из школы, занимающиеся проституцией, пятнадцатилетние подростки, которые «живут» со взрослыми мужиками… Никто из моих одноклассниц не лишился девственности с ровесниками.

Мне очень долго было мерзко даже просто подумать об «этом».

В сознательном возрасте решила пойти на каратэ. Спортом я занималась всегда, но тут стало элементарно страшно за себя. С тех пор, кстати, приставать стали гораздо реже. Возможно, перестала выглядеть жертвой, характер в глазах стал считываться.

Заметила, что с тех пор больше не даю себя обижать. Никому. Хотя, конечно, ещё случается всякое.

Я хоть и наученная жизнью, а всё-таки попадаю в ситуации, где сила рук и быстрота ног, а также взгляд, которым можно убить, могут спасти здоровье и даже жизнь. А вот некоторые мои подруги так и не научились сей премудрости. Поэтому иногда приходится утешать: «меня армяне заманили-изнасиловали», «как он мог так со мной, я думала, он из хорошей семьи», «я думала, что он меня любит, а он только секса хотел… я вырывалась, а он мне по морде…»

Да, так и тянет поймать себя на мысли, что «все мужики — козлы». Ведь и среди «верующих» встречаются кадры, у которых от воздержания крыша едет, и они при виде женщины теряют всякую способность себя контролировать и предлагают сразу переходить к действиям, потому что уже не могут «гулять за ручку».

Пришлось освоить нехитрую науку «динамо», виртуозно научиться отказывать. Я твёрдо решила, что «без любви, причём взаимной, ничего не будет». Извините за подробности. Но вот это всё правда, такая вот жизнь.

Читаешь иногда сладкие любовные романы и понимаешь, насколько они далеки от реальности… Слишком много их, не способных на нежности, относящихся к женщинам настороженно, как к хищницам, которым нужны только деньги. И брак – как капкан, в который заманивают эти самки.

У меня много друзей среди мужчин, которые относятся ко мне как к женщине-другу, исключая при этом романтические отношения. Знаете, как будто есть у них такой тумблер, что женщина может быть или человеком-другом, или сексуальным объектом. Они словно не умеют одновременно быть и друзьями, и любовниками.

Гляжу вокруг, и кажется, что любые сексуальные отношения что ли невротически окрашены. Причин много, и одна из них – это особенности воспитания мальчиков. У нас они феминизированные!

Женское общество тоже как с ума сошло. Лет с двадцати двух меня начали настраивать, что можно «завести ребёнка для себя», вне брака. Вокруг меня количество одиноких матерей просто зашкаливает! Кто-то случайно «залетел», но не стал делать аборт, кто-то от отчаяния зачал ребёнка от любимого человека, который не собирался жениться, кто-то просто уже махнул рукой на идею о замужестве и поддался-таки этим уговорам.

Так что, дорогие мужчины, мы никогда не перестанем помнить, что мы – настоящие женщины. А даже если и захотим забыть, то нам напомнят.

И я уверена, что все фригидные женщины, испуганные женщины, боящиеся близости, равнодушные до мужчин женщины, снежные королевы, которые отпугивают слишком холодным поведением, сторонятся вас на улицах и постоянно боятся, боятся, боятся, взялись не на пустом месте. Это, между прочим, и ВАША ВИНА!

Недаром на забугорных сайтах знакомств пишут, что русская женщина подобна замороженной клубнике. Чтобы почувствовать вкус, её сначала надо «отогреть».

У этого печального дневника есть радостный конец: у меня все таки есть нормальный мужчина. Но это уже совсем другая история…

Автор:  Елена Балашова